Волонтеры Челкеля - Страница 56

Наконец Степа сорвал с пояса гранату, попытался повернуться, но тут же понял, что лыжа, которую он не успел сбросить с ноги — вторая освободилась сразу, — мешает сдвинуться в сторону. Тихо ругаясь, Косухин начал отстегивать непослушное крепление. Заледенелый металл не поддавался. Между тем краем уха Степа слышал, как замолкла одна из винтовок — теперь только один черемховец отвечал врагу.

Сбросив лыжу, он кинул быстрый взгляд на ближайшее окно, которое было совсем близко — протяни руку и достанешь — сорвал чеку и, выждав две секунды, стиснул зубы и зашвырнул гранату в дом.

Рвануло почти сразу. Степа мгновенно вскочил и прижался к стене. В избе кто-то кричал, затем вновь ударил выстрел — правда, один и какой-то неуверенный. Косухин бросил последнюю гранату. Деревянные стены дрогнули, из окна плеснул черный дым, а затем все стихло.

Чуть шатаясь — взрыв все-таки немного оглушил — Степа отошел от стены и оглянулся. То, что он увидел, оказалось даже хуже, чем он думал. Трое его ребят были мертвы. Двоих пули буквально изрешетили, в третьего попала одна, зато прямо в лоб. Живым оставался лишь Вася Шутов, давний, еще с сентября, знакомый, который прибыл в Иркутск из Читы. Вася был жив, он даже бодро встал, весь в снегу, но даже сквозь снег проступала темная кровь. Пули, как поняла Степа, попали парню куда-то в бок. Косухин вынул револьвер и осторожно вошел в дом, хотя и понимал, что после двух гранат уцелеть там можно только чудом.

Да, в живых не оставалось никого. Их было четверо — в добротных офицерских полушубках с золотыми погонами. Очевидно, офицеры уходили через перевал, чтобы перейти долину Китоя и добраться до недалекой монгольской границы.

Трупы беляков они выбросили в снег, а погибших ребят сложили у стены — на большее сил уже не было. В доме оказались дрова, и Косухин, наскоро растопив печку, принялся осматривать раны своего последнего бойца. Бинты у него были, да и задело парня легко — навылет, но Степа почти сразу понял, что Шутов дальше идти не сможет.

Дав хлебнуть раненому спирта, Косухин уложил его спать возле уютно горевшей печурки, а сам сел на рассохшуюся лавку и стал размышлять.

Отряд он потерял. Рядом — в одном переходе — была деревня, и даже раненым Вася без труда туда доберется, но дальше Косухину придется идти одному. На миг мелькнула мысль вернуться самому, но Степа обозвал себя трусом, решив об этом даже не думать. В случившемся виноват он один — в этом Косухин был уверен твердо. Он отвечал за отряд, отвечал за операцию, и теперь оставалось самому расхлебывать эту горькую кашу.

Степа еще раз вспомнил маршрут. До места встречи оставалось всего два перехода. Правда, требовалось спешить, и следующую ночевку придется делать прямо посреди леса. Можно сделать крюк, свернув в знакомую деревню, где жили мрачные кержаки-старообрядцы. Степа был там в октябре, и встречали его неплохо. Но в этом случае имелись все шансы опоздать — Лебедев и его группа успеют проскочить к селу Орлик, а оттуда до Сайхена всего один дневной переход. Итак, деревня отпадала, надо идти напрямик, чтобы к послезавтрашнему вечеру быть в нужном месте. Внезапно Степа вспомнил, как оно называется — Семен-Крест. Там действительно стоял большой крест, срубленный из почерневшей от времени сосны. В свое время проводник из местных что-то рассказывал Косухину об этом кресте, но память ничего не удержала. Впрочем, теперь это и не важно. Что ж, оставалось спешить к Семен-Кресту…

Еще только светало, а Степа уже собрался, попрощался с Шутовым, подробно объяснив, как добраться до села, и шагнул за порог.

Идти было нелегко. Полдня дорога шла на подъем, приходилось все время петлять между огромными лиственницами, вдобавок стали попадаться неглубокие, но с крутыми склонами, овраги. Уже к полудню Степа устал, хотелось присесть, разжечь костер возле какого-нибудь старого рухнувшего дерева и часок-другой погреться, ни о чем не думая. Но время поджимало. Косухин лишь на несколько минут остановился, чтобы сжевать кусок хлеба с сушеным мясом и хлебнуть спирта, и пошел дальше, стараясь идти в одном темпе, экономя силы.

Уже начинало темнеть, когда Степа поднялся на вершину хребта. Здесь лес рос гуще, рядом с елями и лиственницами стали попадаться гигантские кедры, и идти стало совсем трудно. Эти места Косухин помнил плохо — он шел по солнцу, как когда-то учил его брат. Степа надеялся, что перевалив хребет и выйдя в долину Оки, он найдет нужную дорогу — те места он помнил лучше.

Солнце спряталось за густыми кронами лиственниц, вокруг заструились сиреневые сумерки, и Косухин понял, что пора думать о ночлеге. Подходящую поляну он нашел быстро — она была небольшая, уютная, там лежали два огромных сухих дерева, то ли срубленные, то ли сами рухнувшие еще много лет назад. Деревья лежали удобно — почти рядом. Степа устроился в промежутке между старыми, покрытыми сухим мохом стволами, и, наломав тонких веток, попытался разжечь костер. Получилось плохо. Косухин плеснул остатки спирта из фляги, и костер все-таки разгорелся. Сразу же стало веселее. Степа подкинул в огонь сучья потолще и, привалившись к одной из поваленных лиственниц, сжевал кусок сушеного мяса.

Сразу же захотелось спать. Степа нашел толстую ветку, которая, по его расчетам, должна гореть долго. Он решил вздремнуть на часок, затем проснуться, снова подбросить дров и так продержаться до рассвета. Правда, костер грел плохо, жар уходил к холодному звездному небу. Приходилось то и дело подсаживаться прямо к огню, чтобы согреть хотя бы кончики пальцев.