Волонтеры Челкеля - Страница 68

— Неплохо прошли, — удовлетворенно заметил полковник, глядя на карту. — Пожалуй, заночуем у святого Ильи. Холодно, конечно, зато все же крыша…

— Простите, господин полковник! — вскинулся Арцеулов, сразу же вспомнивший слова учителя.

— Это заброшенная церковь, — пояснил Лебедев. — Там пусто, ее бросили еще лет десять тому назад. Но нам, думаю, сойдет и она. Тем более, ночевать больше негде.

— Господин полковник, а это не опасно? — не удержался капитан.

— Нечистой силы испугались, молодой человек? — тут же заинтересовался Семирадский. — Между прочим, в самую точку угадали — про здешнюю церковь такое рассказывают, что к ночи лучше не поминать.

— Я не про это, — Арцеулов невольно покраснел, почувствовав, что объясняться с профессором, да и со всеми прочими, будет нелегко. — Просто… Это идеальное место для засады!

— Для чьей засады? — полковник невольно взглянул на брата.

Косухин ничего не сказал и даже отвернулся. Ему стало не по себе — вспомнились слова товарища Венцлава об их будущей встрече у Сайхена. А ведь этот Арцеулов, того и гляди, прав…

— Полноте, батенька, — вмешался Семирадский несколько более примирительным тоном. — Едва ли нас господа комиссары догонят. Разве что на аэроплане…

Арцеулов и сам не думал, что краснопузые сумеют каким-то образом пройти по зимней тайге из Иркутска им наперерез. Такое мог совершить только этот бешеный Косухин, но едва ли подобных фанатиков у большевиков избыток. Но мысль о засаде была хороша тем, что можно не поминать странные советы учителя.

— Извините, господин полковник, — настойчиво повторил он. — Я все же рискну настаивать. Кто бы нам не встретился на пути, он эту церковь не обойдет. Лучше нам туда не сворачивать…

— Но нам негде ночевать! — растерянно ответил Лебедев и вновь взглянул на карту. — Тут была охотничья избушка верстах в восьми к западу, но ее, помнится, сожгли еще год назад. Сделаем так — подойдем и посмотрим…

— Лучше спросите у своего брата… — буркнул капитан. — Или позвольте мне. Допрос военнопленного не противоречит Гаагской конвенции.

— Ростислав Александрович! — выдержала Берг, но капитан лишь упрямо мотнул головой.

— Я не намерен, господа, допрашивать родного брата, — спокойно и твердо ответил Лебедев. — Решено. Дойдем до места — увидим…

После этого разговора долгое время шли молча. Арцеулов был зол, причем не столько на неразговорчивого Косухина-младшего, сколько на самого себя. Он понял, что ничего не сможет объяснить своим скептическим спутникам. Арцеулов и сам ни за что не поверил бы подобной мистике, если б виденное им самим за последние дни не было, пожалуй, еще более невероятным. Красной засады он не особо боялся. Заглянув еще раз в карту, Ростислав прикинул, что у большевиков едва ли имелась физическая возможность обогнать их на пути к Сайхену. Разве что красные и в самом деле воспользовались аэропланом или дали радио какому-нибудь повстанческому отряду. Но ни в первое, ни во второе Арцеулову не верилось.

Между тем Степа, молча, с несколько насупленным видом, скользивший «финским» шагом рядом с братом, думал о том же, хотя и с несколько иными выводами. В нечисть Косухин верил слабо. Виденное им в Иркутске не могло не заставить задуматься, но Степа, считавший себя истинным марксистом-материалистом, с легкой совестью относил все к достижениям науки или к природным явлениям, которые эта самая наука еще не познала. Беспокоило другое. Он не стал отвечать при всех ни на провокационный вопрос белого гада Арцеулова, ни на намек брата. Похоже, они не поверили в возможную засаду. Косухин же чем дальше, тем больше начинал беспокоиться.

Он знал то, чего не знали другие. Конечно, товарищ Чудов и местные дружинники не догонят отряд Лебедева. В Иркутске — это Степа тоже знал — имелись два «Фармана», но они находились в распоряжении уклониста и оппортуниста Федоровича, и едва ли такой головастый — хотя и откровенно не наш мужик — передаст аэропланы Чудову, оголив тем и без того слабую оборону. В повстанческое «радио», о котором думал Арцеулов, Степа не верил хотя бы потому, что по должности посланца Сиббюро неплохо знал расположения местных отрядов. Ни у Сайхена, ни в междуречье Китоя и Оки, повстанцев не было.

Зато Косухин помнил о том, как Венцлав и его странные бойцы с голубыми свастиками на шлемах прошли по ледяной тайге несколько сот верст. Прошли в легких шинелях и наверняка на голодном пайке. Конечно, даже бойцы 305-го, которых и пули не брали, все-таки не умели летать, но Степа не забыл слова Венцлава перед прощанием. Кроме того, Косухин хорошо запомнил жуткую красноглазую собаку — или волка, кто их разберет, — которая безошибочно вела его по ночному Иркутску. В общем, было над чем задуматься.

Степа помнил приказ и знал, что его брат, оказавшийся самим полковником Лебедевым, должен быть в интересах мирового пролетариата задержан. Значит, он, Косухин-младший, должен идти и помалкивать, тем более, его ни о чем не спрашивают. Степа помнил, что всех присутствующих (кроме, естественно, Арцеулова) надлежит брать живыми. Значит, его брату, Наташе, профессору и хилому интеллигенту Богоразу ничего не грозит. Даже за беляка Арцеулова Степа был готов заступиться перед трибуналом — ведь капитан, как ни кинь, выполнял приказ в интересах науки.

Все было бы проще, не помни Степа о другом — о товарище Венцлаве. Командир 305-го знал правду с самого начала, но врал ему, Косухину, как малолетке. Степан не забыл страшную ночь у могилы Ирмана, застрелившегося штабс-капитана Мережко, которого он спас — спас ли? — от посмертного допроса. Его брат может не захотеть отвечать Венцлаву. И тогда тот едва ли остановится перед своими «особыми» методами.